Слава Лён

Дождик-мжичка, дождик-мужичок. Сохнет мозг, но пухнет мозжечок. Бредит мост, хоть пешим на коне! Баба ахнет в сваю! — и конец.

Ябеда, беды не навлеку. Самому — толика на веку! Ловок был, да лодка на боку. Радости — папуша табаку.

Разошлось богатство по грошу — Не грожу без толку, не грешу. Без людей тоскуют дерева. Но с людьми деревья — на дрова!

Вычитать! — вычитывать не в счет Смысл зачина, чин или почет. Чет, нечет — пристало в однорядь, Чохом и творить, и вытворять!

По реке прорехи — острова. В косточку и в жилу острога! Но за белорыбицу — острог, Справедлив, как водится, но строг.

То ли шить, не то ли — вышивать? Трудно жить, труднее выживать. Подтрунить над Богом не хоти! Бор велик, на выбор не ахти.

Потому на свете голытьба. Потону — большая голова! Запад и по тону не восход. Да и смерть не выход, а исход.

Легенды ходят пешими о том, Что хлебосольный граф был самых пролетарских Кровей вина, которого потом В Берлине не было, но он пивал в Кремле Своей усадьбы с барского плеча. –

«Дареному коню не смотрят в зубы!» – В Берлин писал он, явно сгоряча, Хотя потом остыли пересуды, По-русски «Хлеб», но реже по-татарски Гостил у балерин, по-бунински худых, на корабле Без компаса болотца Селигер.

«На кой, – говаривал он, – ляд Блядей берлинских Родины Советов Писателю разглядывать в бинокль!» – Когда монокль Ему служил достаточной одеждой: (По скромности, он ленинских заветов Придерживался). Выходя к гостям: Он нес ПОДНОС!

(С надеждой, Что опишу достойно натюрморт, Я приступаю к делу): по остям Стерляжьим на подносе, но лукаво Белели луковки вдоль поросячьих морд, Петрушку корча в пику сельдерею, Укропа домогавшемуся зря, Коли известно из календаря Четвертой пятилетки, что агава – Зеленая, но в пищу не идет, И только идиот Салат мешает обложить редиской, Подернутой истомою. Дурею И припадаю ниц От вида репы, крапа и яиц, Дополненных единственной морковкой По зелени, покуда входит в раж Гурман, и антураж Ему необходим, чтоб гости гоготали Над сервировкой Его худых толстовских гениталий – Во-о-о, батенька, кураж!

Мораль проста: до славы и хвалеб Не худо зарабатывать на хлеб.

Однажды Горький, Бедный и Голодный Вести взялись водопровод – Холодный, Поскольку были инженеры душ!

И вот, Приняв горячий душ, Сработанный еще рабами Рима, Они схватились за перо, сиречь – За три пера и изрекли: «Необозрима Земля, но – правда горькая! – бедна и голодна Родная речь На душу населенья водкой, И нам водопровод необходим».

«До дна!» – Им Горький приказал. «Прямой наводкой!» – Воскликнул Бедный, залпом выпив штоф. Голодный ел, не показаться чтоб Не в меру сытым: «Но куда тащить Водопровод? И кто поднял на щит Идею водку гнать водопроводом?!»

«Народом, – Горький отвечал, – осуждены уклона оба», И Коба Сказал – «Глядите в оба: Чем водку лить на мельницу, пока Перо сухим держите порох, воду Не отдадим врагу, но к нашему заводу Течет любви народная река».

Итак, водопровод построен! – дурака Такого не сыскать, который бы с любовью Глоточка не глотнул, и лишь один, Из круглых идиотов, господин Сказал: «Попахивает кровью!»

Чтоб с дураками больше не водиться, Скажу, что кровь людская – не водица.

У Бедного была победная лапта, Когда играл он в бабки С Придворовым, по бабке С отцовской стороны, но при дворе Великого у князя Константина.

Последний был поэт деревни Посередине Царского Села У тына И встретились коллеги по перу! – (Пожалуй, не сопру Присловья Бедного и не совру, заметив, Что в этот год черемуха цвела, По крайней мере, – липа).

Придворов же, придурковат, но сметлив, Тащил по книжке из дворцовых, либо Великий князь ему библиотеку подарил По личному великому почину. (Сдается мне, я выше говорил – Князьям дарить положено по чину).

И вот Придворов начал вышивать – По-бедному, на пяльцах, по стишку Да по стежку В своей библиотеке, но надо знать, что при чужом дворе Вождя Поэтов (коим выживать Не стало мочи – сами виноваты: зело болтливы!) При Поводыре Поэтов Бедный стал библиотекарь-приживальщик И швец, и жнец, игрец В дуду с дудой под дудку вышивальщик Стишками гладью.

С этакою... душкой Не слишком церемонился Отец Лингвистов: возвращая книги (Не Константина – Бедного уже) Он в каждой оставлял по фиге! –

Но что творилось в нищенской душе! – Пока Лингвист ему язык не отрубил, Чтоб он дудел, но не трубил.

Отсюда вывод, что – садясь за пяльцы – Не смейся уколоть чужие пальцы!

Толмач историю свалил На железнодорожную платформу, что в тупике. Не пожалел белил Для написанья года на песке Строительства домов начала века Для Человека! — Горький подтвердил, что для него Ново И Общество Платформы Съезда Лет Колхозной Бедноты Ума Палата И Пистолета Понтия Пилата Не видит он в упор, но — Депутата Литературы Массовой Страды Уборки Храма Истинной Науки Любви к Истории Труда Погрузки, на поруки Которая (История) взята Опять же по Совету Кандидата ЦК Путей Прямого Сообщенья!

«Не та, — Немотствовал Толмач пока, — Платформа для общенья!» — И был не прав, когда Железный смыл Его Поток Составов на Восток, Но вся История не утеряла Смысл,

И в нем нравоучительный мотив: НАЗАД ИСТОРИЯ — ВПЕРЕД ЛОКОМОТИВ!